Анализ стихотворений К. Н. Батюшкова «Совет друзьям» (1806) и «К другу» (1815)
Творческий путь Батюшкова отчётливо делится на два периода; рубежом между ними является 1812 год. В первые десять лет своей поэтической деятельности поэт воспевает житейские радости, счастье дружбы и счастье разделённой любви. Лирический герой воспринимает жизнь как миг, который уносит всё с собою и уже не повторится, поэтому в стихотворениях Батюшкова раннего периода содержится призыв «искать веселья и забавы и мудрость с шутками мешать».
В его настойчивом призыве упиться земными восторгами по-своему сказался вольнолюбивый идеал независимости человека, достигаемый хотя бы в личной жизни. Батюшков доводит до совершенства жанр дружеского послания.
Отечественная война 1812 года глубоко потрясла поэта и подвергла жесточайшему испытанию всё жизнеощущение поэта. Теперь в привычную для него форму дружеского послания он вкладывает совершенно непривычное для этого поэтического жанра содержание. Например, в послании «К Дашкову» создаётся картина народных бедствий. В этот период характерными для мироощущения поэта являются мысли о тщете всего земного, надежда на «мир лучший» - за гробом.
Рассмотрим два дружеских послания, написанные в разные периоды творчества Батюшкова.
Стихотворение «Совет друзьям» написано в 1806 году и имеет эпиграф, который в переводе с французского на русский звучит так: «Нужно ли быть столь мимолётным?» - сказал я сладостному наслаждению…» Эпиграф помогает понять идею послания- мимолётность наслаждения.
Лирический герой, обращаясь к своим друзьям, призывает их оставить призрак славы и наслаждаться мгновениями жизни. Он зовёт к естественной жизни на лоне природы. Свирель, густая тень вяза – всё это атрибуты пастушеской, сельской идиллии. Весенние дни юности так коротки, цвести недолго, поэтому нужно наслаждаться мигом, любить «в юности забавы». Нужно забыть печаль и мечтать, потому что «мечта – прямая счастья мать!»
Воспевая земные радости, поэт использует мифологизмы. Под образом нимфы – божества, олицетворяющего те или иные силы природы, - подразумевается прекрасная девушка и воспевается взаимная любовь. Вакх – бог виноделия – льёт густое вино. Эрата – муза любовной поэзии – «в одежде тонкой, белой» поёт.
Если жизнь скоротечна, а радость не вечна, «то лучше в жизни петь, плясать, // Искать веселья и забавы…»
Стихотворение написано лёгким четырёхстопным ямбом, строфы по количеству строк разные, самые маленькие имеют шесть – семь строк, самая большая – 25 строк.
Эмоциональность, приподнятость настроения создаётся и на синтаксическом уровне: поэт использует много обращений – «друзья», «о юность красная», «луга весёлые, зелёны! // Ручьи прозрачны, милый сад! // Ветвисты ивы, дубы, клёны…» В стихотворении много побудительных предложений («Подайте мне свирель простую…»), восклицательных («Жизнь – миг! Не долго веселиться, // Не долго нам и в счастье жить!»), риторических вопросов («Ах! Должно ли всегда вздыхать // И в майский день не улыбаться?»)
Теперь обратимся к посланию «К другу», написанному в 1815 году. Если раннее послание обращено к отвлечённым друзьям, то позднее послание обращено к одному конкретному другу- поэту П. А. Вяземскому, дом которого сгорел во время пожара в Москве в 1812 году, и поэт упоминает этот факт:
Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,
И место поросло крапивой…
В отличие от первого послания, стихотворение делится на восемнадцать катренов и написано более утяжелённым, замедленным шестистопным ямбом, ведь здесь уже не воспевается радость бытия, а содержатся философские размышления о бренности и непрочности жизни, оно полно пессимизма и разочарования.
Здесь уже нет восклицательных предложений, зато много риторических вопросов:
Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?
Лирический герой словно подводит итоги своей жизни, а об юности говорит, используя перифраз: «Мы область призраков обманчивых прошли…» «Чаша сладострастья» испита до конца, оставив на душе лишь горечь утрат и потерь:
…На крыльях радости летим к своим друзьям –
И что ж?.. их урны обнимаем.
Лирический герой считает утраты не только в дружбе, но и в любви. Здесь вместо нимфы упоминается Лила (имя условное, поэтическое), которая сияла красотой, но «она в страданиях почила». С сожалением лирический герой отмечает, что всё вокруг «суета сует», и нет ничего вечного и прочного на земле, только «вера пролила спасительный елей // В лампаду чистую надежды». А надежда у лирического героя, разочаровавшегося в земной жизни, только на мир иной, лучший, куда он «духом возлетает».
Таким образом, мировоззрение, мироощущение поэта после войны 1812 года резко изменилось, он уже не вернулся к прежним темам довоенной лирики, воспевавшей радости земной жизни. Вместо ликующего тона и жизнелюбивого пафоса первого периода творчества его лирика наполняется мотивами разочарования, уныния и грусти, философскими мыслями о тщете и напрасности мечтаний и надежд.
Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
За кораблем вилася Гальциона,
№4
И тихий глас ее пловцов увеселял.
Вечерний ветр, валов плесканье,
Однообразный шум и трепет парусов,
И кормчего на палубе взыванье
№8
Ко страже, дремлющей под говором валов, -
Все сладкую задумчивость питало.
Как очарованный, у мачты я стоял
И сквозь туман и ночи покрывало
№12
Светила Севера любезного искал.
Вся мысль моя была в воспоминанье
Под небом сладостным отеческой земли,
Но ветров шум и моря колыханье
№16
На вежды томное забвенье навели.
Мечты сменялися мечтами,
И вдруг... то был ли сон?., предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
№20
Завидной смертию над Плейсскими струями.
Но вид не страшен был; чело
Глубоких ран не сохраняло,
Как утро майское, веселием цвело
№24
И все небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? - я вскричал, - о воин вечно милый!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
№28
При страшном зареве Беллониных огней,
Не я ли с верными друзьями
Мечом на дереве твой подвиг начертал
И тень в небесную отчизну провождал
№32
С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!
Или протекшее все было сон, мечтанье;
Все, все, и бледный труп, могила и обряд,
№36
Свершенный дружбою в твое воспоминанье?
О! молви слово мне! пускай знакомый звук
Еще мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
№40
Твою с любовию сжимает...»
И я летел к нему... Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
№44
И сон покинул очи.
Все спало вкруг меня под кровом тишины.
Стихии грозные казалися безмолвны.
При свете облаком подернутой луны
№48
Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
И все душа за призраком летела,
Все гостя горнего остановить хотела:
№52
Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!
Ya bereg pokidal tumanny Albiona:
Kazalos, on v volnakh svintsovykh utopal.
Za korablem vilasya Galtsiona,
I tikhy glas yee plovtsov uveselyal.
Vecherny vetr, valov pleskanye,
Odnoobrazny shum i trepet parusov,
I kormchego na palube vzyvanye
Ko strazhe, dremlyushchey pod govorom valov, -
Vse sladkuyu zadumchivost pitalo.
Kak ocharovanny, u machty ya stoyal
I skvoz tuman i nochi pokryvalo
Svetila Severa lyubeznogo iskal.
Vsya mysl moya byla v vospominanye
Pod nebom sladostnym otecheskoy zemli,
No vetrov shum i morya kolykhanye
Na vezhdy tomnoye zabvenye naveli.
Mechty smenyalisya mechtami,
I vdrug... to byl li son?., predstal tovarishch mne,
Pogibshy v rokovom ogne
Zavidnoy smertiyu nad Pleysskimi struyami.
No vid ne strashen byl; chelo
Glubokikh ran ne sokhranyalo,
Kak utro mayskoye, veseliyem tsvelo
I vse nebesnoye dushe napominalo.
«Ty l eto, mily drug, tovarishch luchshikh dney!
Ty l eto? - ya vskrichal, - o voin vechno mily!
Ne ya li nad tvoyey bezvremennoy mogiloy,
Pri strashnom zareve Belloninykh ogney,
Ne ya li s vernymi druzyami
Mechom na dereve tvoy podvig nachertal
I ten v nebesnuyu otchiznu provozhdal
S molboy, rydanyem i slezami?
Ten nezabvennogo! otvetstvuy, mily brat!
Ili proteksheye vse bylo son, mechtanye;
Vse, vse, i bledny trup, mogila i obryad,
Svershenny druzhboyu v tvoye vospominanye?
O! molvi slovo mne! puskay znakomy zvuk
Yeshche moy zhadny slukh laskayet,
Puskay ruka moya, o nezabvenny drug!
Tvoyu s lyuboviyu szhimayet...»
I ya letel k nemu... No gorny dukh ischez
V bezdonnoy sineve bezoblachnykh nebes,
Kak dym, kak meteor, kak prizrak polunochi,
I son pokinul ochi.
Vse spalo vkrug menya pod krovom tishiny.
Stikhii groznye kazalisya bezmolvny.
Pri svete oblakom podernutoy luny
Chut veyal veterok, yedva sverkali volny,
No sladostny pokoy bezhal moikh ochey,
I vse dusha za prizrakom letela,
Vse gostya gornego ostanovit khotela:
Tebya, o mily brat! o luchshy iz druzey!
Z ,thtu gjrblfk nevfyysq Fkm,bjyf:
Rfpfkjcm, jy d djkyf[ cdbywjds[ enjgfk/
Pf rjhf,ktv dbkfcz Ufkmwbjyf,
B nb}
